404 / 412
398
хом, над вами светит солнце победы, счастливой жизни. Эта жизнь легко не
даётся, её добывают в жестоком бою. Отдайте всё для этой жизни, как отдали
наши товарищи: лейтенант Черников, старшина Коротеев, красноармеец
Мысев, красноармеец Фоминых. Помните и любите их, не забывайте, прихо-
дите к этой могиле». Я не знаю, чья рука написала эти слова, но раз прочитав
их, трудно о них забыть, ибо они прекрасны. В них сочетались сразу оба вы-
соких чувства, которые ведут сейчас наши войска вперёд, через дымные поля
сражений. Это вера в свою победу, в свою счастливую звезду. Рядом с нею –
готовность безропотно пожертвовать жизнью.
Нет ничего отраднее и в то же время печальнее того чувства, которое
охватывает душу, когда ты следом за наступающими войсками едешь по до-
рогам войны. Опрокинутые, взорванные, изуродованные немецкие машины,
транспортёры, танки, мотоциклы. Скрюченные, заметаемые недолгим юж-
ным снегом немцы, и в то же время – этот такой знакомый и такой нестерпи-
мый запах пожарища, горелого железа, дотлевающего дерева. Он преследует
тебя днём и ночью, он, кажется, никогда не покинет тебя, и глаза твои стано-
вятся красными от гари и от скупых слёз ненависти, подступающих к векам.
Милая, родная, до слёз любимая и в то же время, боже мой, какая пе-
чальная, опустошённая немцами земля! День – пепелища, пепелища, пепе-
лища, сорванные кровли, свёрнутые в чёрные железные узлы рельсы, подня-
тые дыбом мосты. Ночь – в косых лучах фар чёрные провалы окон и сорван-
ных с петель дверей. Кирпич, стекло, обломки и снова кирпич, стекло, об-
ломки. Поневоле ловишь себя на том, что мстительно, злорадно, беспрестан-
но, не отрывая глаз, считаешь немецкие трупы, немецкие кресты, брошенные
немецкие машины.
Вон там немцы ещё шли по дороге, вот здесь, где их настигли, расстре-
ливая в упор, наши танки, – они свернули в поле и бросились в разные сто-
роны, зарываясь в грязи, падая на бок, перевёртываясь, погибая. У дороги,
неизвестно какой силой поставленный «на попа», стоит огромный немецкий
штабной автобус. Регулировщик не стал утруждать себя вкапыванием в зем-
лю столба, он прямо наверху автобуса прибил издалека видную дощечку
с указателем «На Армавир». Это звучит гневной насмешкой над немецкими
завоевателями, над их заносчивостью, их техникой. Та надпись была всего
ещё «На Армавир», а сегодня мы уже пишем «На Ростов». И опять считаем
немецкие трупы, кресты, машины, пленных. И нет у нас по-прежнему ни
уважения, ни жалости к их солдатам, ни сожаления к их ранам, ни примире-
ния после их смерти. Когда на последнем повороте к Армавиру мы видели
лежащую у дороги дохлую собаку с надетой на голову каской с немецким
орлом, то мне показалось это большим оскорблением для собаки чем для
германской империи. Не мы начинали эту войну, не мы жгли их города, не
мы позорили их женщин. Это делали они и только они, и если теперь мы всё-
таки оставляем им их подлую жизнь, когда они поднимают руки на наших
дорогах, то это всё, на что они могут рассчитывать.
Мы бьём немцев и вынуждаем их отступать. За месяц мы прошли поч-
ти всю ту линейку от Калмыкии до Ростова, которой они так надменно пере-